КАСЫДА О РАНЕННОМ ВОДОЮ

Хочу спуститься в глубь колодца,
хочу подняться лестницей крутою,
чтобы увидеть сердце,
ужаленное темною водою.

Теряя силы, бредил мальчик
в венке из инея и крови.
Ключи, колодцы и фонтаны
клинки скрестили в изголовье.
О вспышки страсти, всплески лезвий,
о белой смерти пение ночное!
О желтый прах сыпучего рассвета
среди пустыни зноя!
Один на свете, бредил мальчик
с уснувшим городом в гортани.
Прожорливую тину заклинало
приснившихся фонтанов бормотанье.
Агония дугою выгибалась
и, выпрямляясь, холодела.
Сплелись двумя зелеными дождями
агония и тело.

Хочу спуститься в глубь колодца,
и черпать смерти снадобье густое,
и впитывать ее замшелым сердцем,
чтобы найти пронзенного водою.

(Перевод А. Гелескула)



На стене Альгамбры.


CASIDA DEL HERIDO POR EL AGUA

Quiero bajar al pozo,
quiero subir los muros de Granada,
para mirar el corazón pasado
por el punzón oscuro de las aguas.

El niño herido gemía
con una corona de escarcha.
Estanques, aljibes y fuentes
levantaban al aire sus espadas.
¡Ay, qué furia de amor, qué hiriente filo,
qué nocturno rumor, qué muerte blanca!
¡Qué desiertos de luz iban hundiendo
los arenales de la madrugada!
El niño estaba solo
con la ciudad dormida en la garganta.
Un surtidor que viene de los sueños
lo defiende del hambre de las algas.
El niño y su agonía, frente a frente,
eran dos verdes lluvias enlazadas.
El niño se tendía por la tierra
y su agonía se curvaba.

Quiero bajar al pozo,
quiero morir mi muerte a bocanadas,
quiero llenar mi corazón de musgo,
para ver al herido por el agua.

@темы: Гранада, стихи

---

Ну надо же! Только я вчера написала, что никогда не видела моряка с трубкой, как в испанской фейсбучной группе, Лорке посвященной, Виктор Фернандес выложил этот рисунок.

Вот он, этот моряк, который курит трубку, печалится и вспоминает.

@темы: рисунки

---

Этот моряк курит трубку, печалится и вспоминает.
Забудься он на мгновенье, и глаза его потонут. Как тихо сомкнется тогда море — уже без парусов, без воспоминаний, всколыхнув темные розы и мертвых рыб. Настоящее море.
... Все мы — как тот моряк. Из гавани доносится рокот аккордеонов и смутные шорохи воды, моющей пирс, с гор тянется запах молчаливой пастушьей трапезы, а мы ничего не слышим — только свою даль. Бездонную даль, где ни гавани, ни гор... (Из письма Хосе Марии Чакон и Кальво, перевод Натальи Малиновской.)



Моряка с трубкой я не нашла, кажется, никогда такого и не видела; но этот рисунок очень подходит.

Querido José María:
Este triste marinero fuma su pipa y recuerda. Si se descuida un momento, sus ojos se irán para siempre al fondo del agua. ¡Qué lento mar sin velas y recuerdos estará a estas mismas horas moviéndose! ¡Qué mar cubierto de oscuras rosas y peces muertos! ¡Y qué real y verdadero!
...todos estamos como el marinero. De los puertos nos llegan el rumor de los acordeones y el turbio ruido enjabonado de los muelles. De las montañas nos llega el plato de silencio que comen los pastores, pero nosotros no oímos más que nuestras lejanías. ¡Y qué lejanías sin fondo y sin puertas y sin montañas!..

@темы: рисунки, письма

---

"Когда пройдет пять лет", одна из последних реплик главного героя — про шартрез, напоминающий о замке под луной, а там юноша в золотых панталонах:

JOVEN. (Agonizante.) Sí, sí. ¡Un poco de chartreuse! Es el chartreuse como una gran noche de luna verde dentro de un castillo donde hay un joven con unas calzas de oro.

Всегда меня эти calzas de oro как-то удивляли. К чему бы они? А сегодня взялась перечитывать "Страдания юного Вертера" (со студенчества не читала) — и вдруг натыкаюсь на описание одежды Вертера: "Долго я не решался сбросить тот простой синий фрак, в котором танцевал с Лоттой; но под конец он стал совсем неприличным. Тогда я заказал новый, такой же точно, с такими же отворотами и обшлагами, и к нему опять желтые панталоны и жилет". Именно в этой одежде он и покончит с собой: "Я хочу, чтобы меня похоронили в этой одежде, она освящена твоим прикосновением..."

Вот и думаю: не перекличка ли это с Гете, у Лорки? Не погибшего ли от любви Вертера вспоминает Юноша — уже понимая, что тоже гибнет?

И еще. В пьесе Лорки (которую он определил как "легенду о времени") время как бы замерло: всегда шесть часов вечера. И только в самом конце, в момент смерти Юноши, часы бьют двенадцать.
Эти же цифры — 6 и 12 — фигурируют и у Гете. Только у него это шесть утра и двенадцать дня. "В шесть часов поутру входит слуга со свечой. Он видит своего барина на полу, видит пистолет и кровь. Он зовет, трогает его; ответа нет, раздается только хрипение. ... Скончался Вертер в двенадцать часов дня". А вот концовка пьесы Лорки: "Юноша умирает. Входит Слуга со свечой. Часы бьют двенадцать".

Вряд ли бывают такие совпадения. Это всё-таки похоже на осознанную аллюзию. Но неужели никто раньше не замечал? По крайней мере, я нигде не видела, ни у кого не читала.

Ну и еще, мимолетное.) "Потому-то я и лелею свое бедное сердечко, как больное дитя..." — пишет Вертер другу. "...бедненькое мое сердце (несчастное мое дитя)..." — пишет другу Лорка — ...mi pobrecito corazón (este desdichado hijo mío)...

---

Еще без птички.

Уже с птичкой.

И со скульптором Хулио Лопесом Эрнандесом.

Памятник на площади Санта Аны в Мадриде, напротив Teatro Español

Был установлен в 1984-м, к пятидесятилетию премьеры "Йермы" в этом самом театре.

Птичка — она не голубь, как считали некоторые, в том числе и я. Да и не похожа она на голубя вообще-то. Она жаворонок (alondra). Хотя несколько раз я встречала мнение, что это соловей. Но мне она кажется всё-таки больше похожей на жаворонка. Который quiere el nuevo día sólo por el rocío — любит новый день только из-за росы ("Летний мадригал"). Еще есть agua de las alondras — вода жаворонков из "Романса о черной тоске" (в гелескуловском переводе — "роса зарянок"). И еще, конечно, что-нибудь жаворонковое имеется, это я так, навскидку.

---

...войти в сад непроросших семян, нерасцветших цветов и встретить любовь — небывшую, единственную, родную...

(Перевод Натальи Малиновской)

---

Читаю в семитомнике варианты "Поэта в Нью-Йорке" — и в "Маленьком венском вальсе", в первой строфе, натыкаюсь на пару строк, не вошедших в окончательный вариант.

Мне обычно нравится правка Лорки.)) То есть когда он что-то выбрасывает, или вставляет, или заменяет — текст действительно становится лучше, чем был. Но вот тут мне прямо жалко.

Вот эта первая строфа:

En Viena hay diez muchachos,
un hombre donde llora la muerte
y un bosque de palomas disecadas.
En Viena hay una calle
que desemboca en el aire.
Hay un fragmento de la mañana
en un museo de la escarcha.
Hay un salón de mil ventanas...

То есть после "Есть там лес голубиных чучел" (возьму гелескуловскую строчку) идет — "В Вене есть улица,/впадающая в ветер". Или "в воздух" — aire и так, и так можно перевести. Но мне в данном случае ветер больше нравится.)

И зачем он убрал? Почему? Не могу понять. Ну такая же прелестная эта впадающая в ветер — как река впадает (desemboca) в море — улица.

Этот вариант был опубликован в декабре 1938-го, в мексиканском журнале Taller. Там еще и дальше есть интересное, в тексте (да уже и в этой первой строфе — llorar вместо sollozar, и, главное, muchachos вместо muchachas — юноши вместо девушек). Но про другие отличия как-нибудь в другой раз.)

Первая строфа в привычном виде:

En Viena hay diez muchachas,
un hombro donde solloza la muerte
y un bosque de palomas disecadas.
Hay un fragmento de la mañana
en el museo de la escarcha.
Hay un salón com mil ventanas.
¡Ay, ay, ay, ay!
Toma este vals con la boca cerrada.

Десять девушек едут Веной,
плачет смерть на груди гуляки,
есть там лес голубиных чучел
и заря в антикварном мраке.
Есть там залы, где сотни окон,
а за ними — деревьев купы.
О возьми этот вальс,
этот вальс, закусивший губы...

@темы: стихи

---

Фуэнте-Вакерос, овечье стадо пасется на скудной январской травке. А чУдные кудлатые собачки помогают его пасти.

В родном селе Лорки стаду быть положено: название поселка переводится как "Пастуший источник". Или, если совсем точно, "Источник коровьих пастухов".

А вот в другом селе, связанном с детством и юностью Лорки, в Аскеросе, стада не было. И Л. это очень не нравилось. Летом 1926-го он писал брату, что Аскероса на самом деле и не деревня вовсе. Она вся полна глупого этикета, там те же условности, что в городе, и нет наивности, простодушия, свойственных сельской жизни. "Я приписываю всё это тому, что здесь нет ни коров, ни пастушества".

Хотя это раздражение скорее всего было вызвано тем, что Лорка тем летом вообще тяготился жизнью в Вальдеррубио-Аскеросе — брат-то был в Париже, там же тогда жили и многие друзья: Бунюэль, Анхелес Ортис... И Лорке тоже хотелось поехать куда-нибудь: Quisiera marchar una larga temporada al extranjero — "Я бы хотел надолго уехать за границу", — пишет он дальше.

...В Фуэнте-Вакеросе коров сейчас, очевидно, тоже нет. Ну, хотя бы вот овцы в достаточном количестве. И пастухи имеются. И пастушьи собаки.
И это очень хорошо.


Фото отсюда, из блога Хосе Мануэля Переса.

@темы: фото, Аскероса, Фуэнте-Вакерос

---

В Испании — новая постановка "Публики".

"Один из основных текстов не только испанского театра, но и всей экспериментальной драматургии ХХ века отваживались ставить очень немногие" — и сейчас это режиссёр Алекс Ригола (Àlex Rigola). Судя по рецензиям, видео и фото, спектакль у него получился интересным. Хотя, конечно, как это сейчас водится, интерпретация пьесы достаточно свободная. Но как раз в случае "Публики" меня это не так напрягает, как в отношении других лоркианских пьес. "Публика" — она сама по себе настолько смела и авангардна, что как бы допускает и смелость постановщика.



Здесь есть фото.

И здесь тоже.)

@темы: театр

---

Перед Новым годом времени катастрофически не хватало, не получилось даже сделать обычный обзор связанных с Лоркой событий за год.

Ну вот коротенько.

В апреле в Испании был опубликован документ (отчет гранадского управления полиции, датированный 9 июля 1965 года), который называют первым официальным свидетельством франкистских властей об убийстве Лорки.

В мае сообщили, что в Вальдеррубио наконец-то началась реконструкция дома Фраскиты Альбы. На следующий год там хотят открыть музей.

В мае же в Фуэнте-Вакеросе состоялась презентация книги, в которой исследователь из Малаги Рафаэль Инглада (Rafael Inglada) собрал, во-первых, все манифесты, декларации, обращения, коллективные письма и т. д., подписанные Лоркой начиная с ранней юности (с 1916-го), и во-вторых — письма протеста, направленные после его убийства франкистским властям. Среди них, например, — коллективное письмо аргентинских писателей, подписанное в том числе Борхесом.

Главное событие года — 29 июля в Гранаде наконец-то открыли Центр Лорки. Его открытие откладывалось несколько лет, всё никак не могли его достроить из-за финансовых проблем. Ну, всё-таки вот этот затянувшийся процесс завершился.

А через два месяца, 29 сентября в Гранаде прошла презентация новой книги Яна Гибсона Poeta en Granada. Paseos con Federico García Lorca — "Поэт в Гранаде. Прогулки с Федерико Гарсиа Лоркой" (о лоркианских местах в Гранаде и гранадской долине).

Осенью в очередной (третий) раз искали останки Лорки. И в очередной раз, к счастью, не нашли.

Ну, можно, наверное, отметить, что в декабре В Испании вышел в прокат фильм La Novia ("Невеста") по "Кровавой свадьбе".

Еще в 2015-м было несколько связанных с Лоркой круглых дат: 24 мая исполнилось 75 лет со дня выхода в свет первого издания "Поэта в Нью-Йорке"; 12 декабря — 80 лет с премьеры пьесы "Донья Росита, девица, или Язык цветов"; и 27 декабря еще одно восьмидесятилетие — первого издания "Шести стихотворений по-галисийски".

---

Еще один восьмидесятилетний юбилей: 27 декабря 1935 года вышел в свет сборник "Шесть стихотворений по-галисийски". Seis poemas gallegos были впервые изданы, что логично, в Галисии, в ее столице Сантьяго-де-Компостела.

Галисия — провинция на северо-западе Испании, граничащая с Португалией (галисийский язык, собственно, и есть диалект португальского). Лорка впервые побывал там еще в юности, в 1916-м. Ему было 18, он учился в Гранадском университете, и один из профессоров устраивал поездки студенческих групп по Испании. Вот одной из таких поездок и было путешествие по Галисии. Позже, уже в тридцатых, Л. бывал там со своим театром "Ла Баррака".

1932 год, с труппой студенческого театра в Галисии.

А здесь Лорка с галисийскими друзьями около церкви в городе Betanzos, в том же 1932-м. Л. тогда приехал в Галисию по приглашению Комитета интеллектуального сотрудничества (была такая организация, учрежденная во время республики).

"Галисия всегда в моем сердце, я видел ее и столько мечтал о ней, а ведь мечта дороже увиденного, по крайней мере для меня. ...

Когда я приехал в Галисию, Компостела и галисийская земля завладели моей душой и я почувствовал себя поэтом этих высоких трав, этих светлых неспешных дождей. Я почувствовал себя галисийским поэтом и ощутил властное желание писать — поэзия этой земли заставила меня выучить галисийский язык — или диалект? Не всё ли равно, как называется это чудо...

Карта Испании похожа на шкуру быка, не правда ли? И мне кажется, когда-то — и долго — она была сложена вдвое, и тогда астурийцы, галисийцы, андалузцы и валенсийцы совершенно перемешались. Когда же в один прекрасный день шкуру развернули, моим предкам выпала обожженная солнцем земля, мать олив и виноградных лоз, а вашим — благословенный нескончаемый дождь, который красит поля зеленой глазурью и кроет камни бархатным мхом". (Из интервью галисийскому изданию, 22 октября 1933 года.)

МАДРИГАЛ ГОРОДУ САНТЬЯГО

Дождик идет в Сантьяго,
сердце любовью полно.
Белой камелией в небе
светится солнца пятно.

Дождик идет в Сантьяго:
ночи такие темны.
Трав серебро и грезы
лик закрывают луны.

Видишь, на камни улиц
падает тонкий хрусталь.
Видишь, как шлет тебе море
с ветром и мглу и печаль.

Шлет их тебе твое море,
солнцем Сантьяго забыт;
только с утра в моем сердце
капля дождя звенит.

(Перевод Ф. Кельина)



Chove en Santiago в исполнении галисийской группы Luar na Lubre.



Работать над стихами Лорке помогали галисийские друзья, например, Эрнесто Герра да Каль, "живой словарь".)) Вот они вместе в мадридском кафе —



А готовил к изданию сборник Эдуардо Бланко-Амор.



Как он вспоминал, Лорка вручил ему рукопись (стихи, как это часто у Л. случалось, были записаны на каких-то бумажках, которые под руку подвернулись) и сказал, чтоб тот привел стихи в порядок, написал к ним предисловие и издал. "И всё. И не говори мне про это больше ничего, пока не принесешь мне книжку". И Эдуардо принес.



.

ПЛЯШЕТ ЛУНА В САНТЬЯГО

Бледный юноша влюбленный
бродит между облаками?

Нет, луна, луна танцует
над застывшими телами.

Проплывают в небе тени,
мчатся волки за тенями?

То луна, как прежде, пляшет
над застывшими телами.

Может, бьют копытом кони
у ворот, омытых снами?

Нет! Луна, луна танцует
над застывшими телами!

Кто сквозь облачные стекла
смотрит мутными глазами?

То луна, луна, и только,
над застывшими телами.

Смерть меня на небо манит
золотистыми цветами?

Нет, луна, луна танцует
над застывшими телами!

Ай, дитя, под ветром ночи
побледнели щеки сами!

Нет, не ветер — лунный отсвет
над застывшими телами.

То быки мычат протяжно
горестными голосами?

Нет, луна, луна, и только,
над застывшими телами.

То луна в венке колючем,
то луна, луна веками

все танцует и танцует
над застывшими телами!

Это перевод Натальи Ванханен, а вот — Федора Кельина:

ПЛЯШЕТ ЛУНА В САНТЬЯГО

Посмотри, как застыл,
побелел тот влюбленный!

Это пляшет луна
над долиною мертвых.

В ночь теней и волков он застыл,
как они, стал он черным.

Ах! Все пляшет луна
над долиною мертвых.

Конь из камня, кем ранен он был,
в царство сна охраняя входы?

Это все луна, луна
над долиною мертвых!

Стекла серые туч, кто сквозь них
взором облачным глянет мне в очи?

Это все луна, луна
над долиною мертвых.

Снится золото мне цветов,
умереть мне дозволь на ложе.

Нет! Луна безмолвно пляшет
над долиною мертвых.

Дочка! Вдруг я побелела,
видно, ветер стал холодным!

То не ветер: грустит луна
над долиною мертвых.

Кто ревет, как бык огромный,
кто под небом глухо стонет?

Нет, не бык: луна, луна
над долиною мертвых.

Да, луна в венце из дрока,
да, луна, луна, что пляшет,
пляшет, пляшет, вечно пляшет
над долиною мертвых!

В оригинале не "долина мертвых", а "площадь мертвых" — и не просто абстрактная, а вполне конкретная и реальная площадь под названием Quintana — "Quintana dos mortos", "Кинтана мертвых": одна из площадей в Сантьяго-де-Компостела, примыкающая к знаменитому собору Святого Иакова. Эта площадь делится лестницей на две части: верхнюю и нижнюю. Верхняя — Quintana dos vivos — Кинтана живых, а нижняя — Кинтана мертвых. Там, внизу, в старину (до XVIII века) было кладбище.





..."Шесть стихотворений по-галисийски" вышли в издательстве Nos, которое возглавлял Анхель Касаль (Ánxel Casal).
Издатель и автор были расстреляны в один день, 19 августа 1936 года. Лорка — у себя в Гранаде, Касаль — у себя в Ла Корунье.

Рукописи.

"Шесть стихотворений по-галисийски" на русском.

А здесь на галисийском — с тем самым предисловием, которое написал Эдуардо Бланко-Амор.

@темы: фото, стихи, музыка, даты

---

В последнее время город снится, очевидно, каждую ночь. Наутро совершенно ничего не помню, но днем где-то там, в самой глубине, мелькает смутный след, остаток сна. Мимолетное пересечение улиц, стремительный очерк домов — никак не ухватишь, да и надо ли?

Однажды прошлое потоком хлынет.
Чужие сны, и окна тех домов,
которых нет давно уже на свете.
Обрывки старых песен; поворот
знакомой улицы — ее я никогда
не видела; родные голоса,
которых слышать мне не доводилось...

Так и далее, так и далее.
А как, собственно, далее? Как они забываются, старые стишки. Раньше думала — да бог с ними. А сейчас что-то даже и жалко.

...и где-то, на другом краю земли,
пчелиный полдень...
Память, как змея,
свернувшись, свой кусает хвост: я помню,
что помнила, как помнила я что-то.
Внутри кольца — подружка-пустота,
чужое прошлое. Хозяева его
все умерли давно... или недавно.
Какая разница? Что два часа назад,
что больше полувека — безразлично
для мертвых — и живых. "Не надо помнить", —
ты так тогда сказал. Я не забыла.
Я осторожно прошлое бужу,
как ты велел. Но знаешь, это эхо,
оно такое громкое... Вернись,
вернись в свой сад, где сладости, и флейты,
и юные флейтисты. С кем ты делишь
свой нежный рай? Старинных земляков
ты встретил там, должно быть. То-то важно
текут неспешные беседы ваши,
исполнены восточного лукавства
и вежества. Так. Наконец ты дышишь
родным от века воздухом свободы.
Он для тебя. Не смею даже в мыслях
я больше окликать тебя, тревожить
и звать обратно.
Прошлое — прошло.

@темы: стишок, сны и сонные видения

---

В Испании вышел в прокат фильм La Novia ("Невеста") по "Кровавой свадьбе".

Судя по трейлеру, даже и ничего, симпатично.

К тому же, как пишут, с текстом там очень бережно. Что радует отдельно.

@темы: кино, пьесы

---

"Моей Росите уже восемьдесят..."

"Всё-то она спешит, — говорит няня, — и никак ее не удержишь. Когда маленькая была, я ей всякий день говорила сказку, как она будет старушкой: "Моей Росите уже восемьдесят..."

Сегодня Росите эти самые восемьдесят: 12 декабря 1935 года состоялась премьера пьесы. "Донья Росита, девица, или Язык цветов" была поставлена в Барселоне труппой Маргариты Ксиргу.



"Сейчас я пишу комедию, в которую очень верю: "Донья Росита, девица, или Язык цветов", пьеса для семейного чтения в четырех садах. Это комедия в пастельных тонах из городской жизни, чуть тронутая мягкой иронией, слегка — беззлобно — шаржированная. В ней разлито нежное очарование прошлых времен. Многих удивит, я думаю, мое обращение к тем временам, когда соловьи действительно пели в садах, а цветку поклонялись, как в романе. Юность наших матерей и отцов — какое это было чудесное время; время тюрнюров, кринолинов: 1890, 1900, 1910", — рассказывал Лорка в интервью 15 декабря 1934 года.

"...он пожелал передать в драматургической форме гранадскую атмосферу и дух этого города... — пишет в своей работе о пьесе брата Франсиско Гарсиа Лорка. — Вероятно, чтобы отразить душу города (самого поэтичного и печального среди больших городов Андалузии), нужна была временная дистанция — автор словно бы стилизует старую фотографию, где излишние подробности не бросаются в глаза... Помню, с каким воодушевлением говорил Федерико о прическах "валиком" и рукавах буфф. Думаю, что имя главной героини — Росита — он выбрал, когда замысел комедии еще не оформился.

Во время одного из наездов Федерико в Мадрид Хосе Морено Вилья, библиотекарь Королевского дворца, прочитал ему из сочинения по ботанике XVIII века отрывок, в котором описывалась rosa mutabilis...; эта разновидность розы замечательна тем, что распускается она алой, и цвет ее становится всё ярче, затем цветок начинает бледнеть и, увядая, становится совсем белым. Федерико рассказал об этом в одном из интервью, упомянув, что замысел комедии родился у него в 1924 году.

И когда Морено Вилья закончил эту чудную историю, комедия моя была уже готова. От начала и до конца. Она явилась мне цельной и завершенной, тем не менее до сих пор я не брался за нее. Это время выткало ее сцены и переложило в стихи историю цветка".

Она раскрывается утром
и кажется крови красней.
Роса на нее не ложится,
боясь испариться на ней.
Она распускается в полдень,
твердея, словно коралл.
Дробится о стёкла солнце,
чтоб отблеск на ней заиграл.
Когда принимаются птицы
на ветках петь и играть
и вечер к морским фиалкам
приходит без сил умирать, —
белеет она, как белеет,
от слез побледнев, щека.
Когда ж раздается устало
звучанье ночного рожка
и звездам время подняться,
и звукам время стихать, —
задетые тьмой, начинают
ее лепестки опадать.

(Перевод Овадия Савича.)


Л. называет свою пьесу комедией — и в то же время говорит о трагизме ее темы: "В пьесе затронута одна из трагедий испанской жизни — речь идет о старых девах..."

"Все силы ее души, — пишет о Росите Н.Р. Малиновская, — истрачены на ожидание, бесплодное, долгое и горькое, как жизнь, но любовь ее неизменна. Это прекрасно, печально, наконец, смешно. Прекрасно потому, что в этой любви — вся ее душа. Печально потому, что только она одна на всем свете умела так ждать: все двадцать пять лет с той же любовью, что и в первый день разлуки. Смешно, потому что в руках у старухи тот же девичий веер..."

Дон Франсиско вспоминает, что Лорка писал пьесу в их гранадском саду "с той лихорадочной поспешностью, которая всегда охватывала Федерико, когда он творил. Чтобы вернее передать атмосферу начала века, он, обычно столь небрежный к мелочам, позаботился о точности примет времени. Он разыскал журналы тех лет (кажется, среди них была "Испания и Латинская Америка в иллюстрациях"), какие-то книжки и альманахи начала века — уж и не знаю, где он их раздобыл, — помню их разрозненными, загромождающими его стол. На одной из таких страниц было описание языка цветов, языка вееров и еще, кажется, языка печаток — все эти языки упомянуты в пьесе".

Брат пишет и об исторически достоверных деталях, о чуть утрированной атмосфере начала века — названия тканей, музыкальных пьесок, модных сувениров... "В канву эпохи вплетаются и собственные воспоминания автора. Пожалуй, их здесь больше, чем в какой-либо другой драме Федерико". Воспоминания о старом учителе-неудачнике из частного коллежа, о многоречивом университетском профессоре, о жеманных гранадских девицах и гранадской "церковной псевдоаристократии"... А еще — добавлю от себя — конечно же, о няне, об их (семьи Лорки) любимой Долорес, которая стала прототипом Няни в пьесе.

"Но сам образ доньи Роситы, женщины, увядающей в ожидании любви, которая так и не приходит, не раз повторяется в творчестве Федерико. В первой же его книге стихов есть страстная элегия, вдохновленная уже немолодой тогда гранадкой, чье имя — Маравилья (чудо) — как нельзя более подходило ей, самой блистательной смуглой красавице из всех, каких я видел. Другие подобные судьбы мы знали из семейных преданий, например: мы были еще совсем маленькими, когда возлюбленный одной из наших родственниц уехал в Америку, мы, конечно, его не помнили, но нам рассказывала о нем мама; эта история тоже нашла отражение в "Донье Росите".

Как бы то ни было, образ доньи Роситы, связанный с самыми давними воспоминаниями поэта, не мог не соотноситься с самой Гранадой, ставшей для Федерико символом несложившейся судьбы; для него это заброшенный город на берегах реки времени".

Я люблю "Донью Роситу" — и донью Роситу) — больше, чем могу выразить словами. Поэтому я ничего и не буду пытаться ими выразить. Пусть просто —

Быстро входит Росита. На ней розовое платье по моде 90-х годов, с буфами и лентами.

Росита. А шляпа? Где моя шляпа? На колокольне у святого Людовика уже отзвонили тридцать раз!

Няня. Я видела на столе.

Росита. Нет ее там.

Все ищут. Няня выходит.

Тетя. А в шкафу ты смотрела? (Выходит.)

Входит Няня.

Няня. Нигде ее нет.

Росита. Неужели никто не знает, где шляпа?

Няня. А ты надень голубую, с маргаритками.

Росита. Ты с ума сошла!

Няня. Не больше, чем ты.

Возвращается Тетя.

Тетя. Вот она!

Вот.

Росита. Где мой зонтик?

Дядя. Где ее зонтик?

Тетя (кричит). Зонтик!

Входит няня.

Няня. Вот он, зонтик.

Вот он.

И эти радостные шляпка с зонтиком юной Роситы из первого акта, и вот это платье доньи Роситы —



работы Мануэля Фонтанальса. Он был художником по костюмам. А декорации делал Зигфрид Бурманн (Sigfrido Burmann) — друг Лорки, немец по происхождению, в молодости живший в Гранаде. Мне хочется их упомянуть, потому что театральных художников часто забывают, как-то недооценивают их вклад в успех спектакля.

А успех "Доньи Роситы" был огромным. Спектакля ждали, в день премьеры толпа осаждала театр, к кассам тянулись длинные очереди. И премьера каталонскую публику не разочаровала. (Хотя там не только каталонцы были. Там присутствовало еще, например, много специально приехавших из Мадрида журналистов, театральных критиков.) Овации начались уже после второго акта. Лорке и актерам пришлось выходить на сцену восемь раз)), прежде чем зрители успокоились и дали продолжать пьесу.
Конечно, Лорке всё это было особенно приятно потому, что в зале были его брат и сестра — Пако и Исабелита, тоже приехавшие в Барселону на премьеру.

...Вот сейчас, этим самым вечером 80 лет назад, в Teatro Principal гремят овации, публика выражает своё восхищение, критики уже мысленно сочиняют хвалебные рецензии — и никто, разумеется, и подумать не может, что это последняя пьеса Лорки, поставленная при его жизни.

После премьеры, с Маргаритой Ксиргу.

Тетя (входит). Если будет такой ветер, не останется ни одной розы. Кипарисы у беседки почти касаются стен моей спальни. Как будто кто-то хочет испортить сад, чтобы не было больно его оставить.

Няня. Никогда он не был красивым. А пальто вы надели? А шарф? Вот так, хорошо закутаемся. (Помогает Тете одеться.) Мы туда придем, а обед у меня сготовлен. На сладкое - крем, ваш любимый, золотистый, прямо как цветочек бархатца. (Голос Няни полон глубокого волнения.)

Слышен стук.

Тетя. Это дверь теплицы. Почему ты ее не закрыла?

Няня. От сырости не закрывается.

Тетя. Всю ночь будет хлопать.

Няня. Мы не услышим...

Сцену окутывает мягкий вечерний сумрак.

Тетя. Я услышу. Я ее услышу.

Входит Росита, бледная, в белом платье, в длинном, до полу, пальто.

Няня (храбро). Идем!

Росита (слабым голосом). Вот и дождь. Все уйдут с балконов, не будут на нас смотреть.

Тетя. Так лучше.

Росита (пошатывается, опирается на стул. Няня и Тетя не дают ей упасть).

Когда же ночь наступает,
тогда опадает она.

Они уходят, и сцена пуста. Хлопает дверь. Открывается балкон в глубине сцены, белые занавески колышет ветер.

Занавес


Пьеса на русском в блистательном, другого слова не подберу, переводе Натальи Леонидовны Трауберг.

И в оригинале.

@темы: Гранада, фото, театр, даты, пьесы

---

LOS JARDINES
Tiempo en profundidad: está en jardines.
Mira cómo se posa. Ya se ahonda.
Ya es tuyo su interior. ¡Qué trasparencia
de muchas tardes, para siempre juntas!
Sí, tu niñez: ya fábula de fuentes.

Это Гильен, он когда-то у меня тут уже был — из-за последней строчки, к-рую Л. использовал в "Твоем детстве в Ментоне".

Но и сам по себе — ах-ах, высокий класс.



Тут он внизу, справа от Санчеса Мехиаса. (Может быть, это один из последних снимков Мехиаса: судя по Лорке, это уже вовсю тридцатые.)

А Лорка традиционно рядом с Алейксандре.

@темы: фото, стихи, друзья

---

Это пост благодарности  Гэллинн, которая привезла мне из Испании... Чего она только мне не привезла! Она героически привезла собрание сочинений ФГЛ — семитомное! тяжеленное! Еще она привезла каталог первой выставки в свежеоткрытом гранадском Центре Лорки — выставка посвящена "Публике". А еще свежеизданного Гибсона, вот этого. И камешки из гранадской речки Дарро.

Вот этой.

В общем, моя благодарность просто не знает пределов.

@темы: Гранада, книги

---

25 ноября 2011

Хочу уснуть я сном осенних яблок
и ускользнуть от сутолоки кладбищ.
Хочу уснуть я сном того ребенка,
что все мечтал забросить сердце в море.

Не говори, что кровь жива и в мертвых,
что просят пить истлевшие их губы.
Не повторяй, как больно быть травою,
какой змеиный рот у новолунья.

Пускай усну нежданно,
усну на миг, на время, на столетья,
но чтобы знали все, что я не умер,
что золотые ясли — эти губы,
что я товарищ западного ветра,
что я большая тень моей слезинки.

Вы на заре лицо мое закройте,
чтоб муравьи мне глаз не застилали.
Сырой водой смочите мне подошвы,
чтоб соскользнуло жало скорпиона.

Ибо хочу уснуть я — но сном осенних яблок —
и научиться плачу, который землю смоет.
Ибо хочу остаться я в том ребенке смутном,
который вырвать сердце хотел в открытом море.

@темы: in memoriam, А.М.

---

ЦИФЕРБЛАТ

Я присел отдохнуть
в кругу времени.
Какое тихое
место!
В белом кольце
покой белый,
и летят звезды,
и плывут черные цифры,
все двенадцать.

(Перевод Инны Тыняновой)



Увидела эту картину Евгения Кузнецова и сразу вспомнила.

CLARO DE RELOJ

Me senté
en un claro del tiempo.
Era un remanso
de silencio,
de un blanco silencio,
anillo formidable
donde los luceros
chocaban con los doce flotantes
números negros.

Есть еще перевод Натальи Ванханен.

ЦИФЕРБЛАТ

Молча стою,
окружен
белым свеченьем времен.
Диск циферблата —
мертвый затон
белой немой тишины.
Вижу: движенья полны
цифры и звезды по кругу
мчатся навстречу друг другу.

Он более поздний, я привыкла к более раннему.)

@темы: картинки, стихи

---

У луны над Парижем
цвет фиалок и грусти.
Он желтеет над мертвой
стариной захолустий.

Он зеленый в легендах,
где померкшая слава
заросла паутиной
по углам архитрава.
А луна над пустыней
глубока и кровава.

Но правдив ее облик,
просто белый и стылый,
лишь на сельском погосте
над забытой могилой.

(Перевод А. Гелескула)



Открытка в 1924-м прислана Лорке из Парижа братом.

---

Немножко из сборника Canciones ("Песни"), 1921-1924

FÁBULA

Unicornios y cíclopes.

Cuernos de oro
y ojos verdes.
Sobre el acantilado,
en tropel gigantesco,
ilustran el azogue
sin cristal, del mar.

Unicornios y cíclopes.

Una pupila
y una potencia.
¿Quién duda la eficacia
terrible de esos cuernos?
¡Oculta tus blancos,
Naturaleza!

ФАБУЛА

Единороги и циклопы.

Золотороги,
зеленооки.
Над берегом, окаймленным
громадами гор остроскалых,
славят они амальгаму
моря, где нет кристаллов.

Единороги и циклопы.

Мощное пламя
правит зрачками.

Кто посмеет к рогам разящим
приблизиться на мгновенье?
Не обнажай, природа,
свои мишени!

(Перевод Я. Серпина)


NOCTURNOS DE LA VENTANA

A la memoria de José Ciria y
Escalante. Poeta

I
Alta va la luna.
Bajo corre el viento.

(Mis largas miradas,
exploran el cielo.)

Luna sobre el agua.
Luna bajo el viento.

(Mis cortas miradas,
exploran el suelo.)

Las voces de dos niñas
venían. Sin esfuerzo,
de la luna del agua,
me fui a la del cielo.

НОКТЮРНЫ ИЗ ОКНА

I

Лунная вершина,
ветер по долинам.

(К ней тянусь я взглядом
медленным и длинным.)

Лунная дорожка,
ветер над луною.

(Мимолетный взгляд мой
уронил на дно я.)

Голоса двух женщин.
И воздушной бездной
от луны озерной
я иду к небесной.

(Перевод А. Гелескула)


DESPOSORIO

Tirad ese anillo
al agua.

(La sombra apoya sus dedos
sobre mi espalda.)

Tirad ese anillo. Tengo
más de cien años. ¡Silencio!

¡No preguntadme nada!

Tirad ese anillo
al agua.

ОБРУЧЕНИЕ

Оставьте кольцо
в затоне.

(Дремучая ночь на плечи
уже мне кладет ладони.)

Сто лет я живу на свете.
Оставьте. Напрасны речи!

Не спрашивайте без проку.
Закиньте кольцо
в затоку.

(Перевод А. Гелескула)


* * *

Agua, ¿dónde vas?

Riyendo voy por el río
a las orillas del mar.

Mar, ¿adónde vas?

Río arriba voy buscando
fuente donde descansar.

Chopo, y tú ¿qué harás?

No quiero decirte nada.
Yo..., ¡temblar!

¿Qué deseo, qué no deseo,
por el río y por la mar?

(Cuatro pájaros sin rumbo
en el alto chopo están.)

* * *

Куда ты бежишь, вода?

К бессонному морю с улыбкой
уносит меня река.

Море, а ты куда?

Я вверх по реке поднимаюсь,
ищу тишины родника.

Тополь, что будет с тобой?

Не спрашивай лучше... Буду
дрожать я во мгле голубой!

Чего у воды хочу я,
чего не хочу найти?

(Четыре на тополе птицы
сидят, не зная пути.)

(Перевод Я. Серпина)


EL ESPEJO ENGAÑOSO

Verde rama exenta
de ritmo y de pájaro.

Eco de sollozo
sin dolor ni labio.
Hombre y Bosque.

Lloro
frente al mar amargo.
¡Hay en mis pupilas
dos mares cantando!

ОБМАНЧИВОЕ ЗЕРКАЛО

Птицей не встревожена
ветка молодая.

Жалуется эхо
без слез, без страданья.
Человек и Чаща.

Плачу
у пучины горькой.
А в моих зрачках
два поющих моря.

(Перевод М. Самаева)

@темы: переводы, стихи