В наконец-то купленном вчера на книжной ярмарке сборнике Бориса Дубина "Порука" (2013 года издания) кроме всяких прочих переводов есть "Ненадежное уединение" (Soledad insegura). Я и не знала, что Дубин его перевел. В первый раз увидела.
читать дальшеНЕНАДЕЖНОЕ УЕДИНЕНИЕ
(Посвящается Гонгоре)
Ночь
Нежней бутона и слабее пульса —
миндалинкой, скользящей по запястью! —
на обреченном волоске висела
вся эта ночь, томя сердца и листья.
Оглушена широкошумным валом,
резвилась рыба на искристой кромке
слоновой кости, отливавшей сколом
точеного рожка на окоеме.
Когда кентавр отзывчивую заводь
окликнет песней о стреле и скачке,
вбирают волны, рассыпаясь нардом,
малейший отзвук беспредельной муки.
Качнется лира на незримой нити —
и разом рухнет равновесье ночи.
Прикрыл глаза матерый волк во мраке,
овечьей крови подарив отсрочку.
А в сырости плюща и гиацинтов,
с той стороны, выводит Филомела
плакучую попевку южной ночи
под переливы родниковой флейты.
И в темноте, грозящей отовсюду,
дрожа мольбою, долетает песней
тревожный выкрик с гибнущего судна.
........................................................
Роняли звезды ирисную пену
в тугую воду без единой складки.
И барабанным шелком пело море,
откликнувшись Фавонию и Тетис.
Кругля слова из хрусталя и бриза,
безгласным хором отвечали рыбы
в увенчанном цветами Академе
под гулким сводом закипавшей страсти.
И мостик перекинули дельфины
туда, где вал взвивался мотыльками, —
монистом слез на выточенных дюнах,
оборкой темнорукой кордильеры.
........................................................
Луна катилась льдинкой, а Венера,
еще в родильной соли, размыкала
лепные веки раковинных створок.
И в туфельку из фосфора и пены
летучий след потемки обували.
Гигантский плющ безжизненною плетью
ласкал ее мерцающее тело.
А небо розовело свежим шрамом
над этою преображенной плотью,
роднящейся с жестокою звездою
и беспредельным ужасом моллюска.
.........................................................
Насколько я знаю, раньше этот перевод нигде не публиковался. Публиковался перевод Натальи Ванханен — и то не в стихотворных сборниках, а в письмах. Лорка приводит это неоконченное стихотворение в письме Хорхе Гильену от 14 февраля 1927 года — года трехсотлетия смерти Гонгоры.
Я всё еще занят "Уединением", хотя начал его, как ты знаешь, давно. Хочу послать его на юбилей Гонгоры... если выйдет.
Вот, посмотри. И напиши, как это тебе.
ХРУПКОЕ УЕДИНЕНИЕ
Ночь
Ночь лепестков закрытых, тайных соков,
миндаль с незатверделой сердцевиной,
ночь, торопливо срезанная ветка,
твой поздний трепет в сердце и в листве.
Немая рыба в полноводье плеска
играет на мерцании и дрожи,
на костяном блестящем срезе рога,
что взят у подрастающей луны.
И если бы на отмели кентавры
запели песню тетивы и скачки,
то и тогда бы отозвались волны
зеленым всплеском грусти и жасмина.
На вымышленной плоскости наклонной
танцует Лира — белая недвижность
на неподвижном чертеже небес.
Вот, замедляя бег овечьей крови,
глаза волков смыкаются во мраке,
напротив — запевает Филомела
среди росы вьюнков и первоцветов,
и жалоба парит в тумане юга
над неумолчной флейтой родника.
И даже крики гибнущих в пучине,
там, в самом сердце ужаса ночного,
на берегу звучат далекой песней.
Вот такой отрывок. Надо его еще довести. А может, швырнуть в корзину. Поди пойми — что надо.
<..................>
Вот посмотри еще:
Сто звезд раскрылось сотней пенных лилий
в безветрии разгладившейся зыби.
Пока Фавоний вторит песне Тетис,
на пяльцах отливает шелк залива.
Стеклянные слова ночного ветра
немые рыбы кругло произносят.
Вдоль галереи ирисов волнистых
скользят дельфины — будто мост упругий
из тел живых по-варварски построен,
а брызги-мотыльки над ними вьются
и слезные швыряют ожерелья
безруким скалам на песок крупчатый.
А начинается так:
И стынет лунный диск, когда Венера
приоткрывает на соленом склоне
незрячие глаза слепых жемчужниц.
И копит ночь следы ее сандалий,
подернутые блестками и пеной,
покуда обессилевшее море
зализывает шрам полуразмытый,
а небо наблюдает изумленно
преображенье двойственное плоти
в застывшее ядро звезды над морем
и в мидию без раковины страха.
А все-таки что-то есть в этом намеке на миф о Венере. Какая-то суть схвачена, потому мне и нравится.
Напиши мне, как тебе эта поэма. И поскорее! Я много работаю, но, думаю, все равно мне ее не кончить. Наверно, вообще не стоило браться за это — все-таки известная дерзость. Не знаю.
Можно посравнивать удачи и неудачи того и другого перевода, но мне всё же больше нравится ванханеновский. Конечно, здесь еще дело привычки, однако всё-таки...)
SOLEDAD INSEGURA
(En honor a Góngora)
Noche
Noche de flor cerrada y vena oculta,
—almendra sin cuajar de verde tacto—,
noche cortada demasiado pronto,
agitaba las hojas y las almas.
Pez mudo por el agua de ancho ruido,
lascivo se bañaba en el temblante,
luminoso marfil, recién cortado
al cuerno adolescente de la luna.
Y si el centauro canta en las orillas
deliciosa canción de trote y flecha,
ondas recojan glaucas sus acentos
con un dolor sin límite, de nardos.
Lyra bailaba en la fingida curva,
blanco inmóvil de inmóvil geometría.
Ojos de lobo duermen en la sombra
dimitiendo la sangre de la oveja.
En lado opuesto, Filomela canta,
humedades de yedras y jacintos,
con una queja en vilo se Sur loco,
sobre la flauta fija de la fuente.
Mientras en medio del horror oscuro,
mintiendo canto y esperando miedo,
voz inquieta de naufrago sonaba.
....................................
Lirios de espuma cien y cien estrellas
bajaron a la ausencia de las ondas.
Seda en tambor, el mar queda tirante,
mientras Favonio suena y Tetis canta.
Palabras de cristal y brisa oscura,
redondas sí, los peces mudos hablan.
Academia en el claustro de los iris
bajo el éxtasis denso y penetrable.
Llega bárbaro puente de delfines
donde el agua se vuelve mariposas,
collar de llanto en las arenas finas,
volante a la sin brazos cordillera.
....................................
Rueda helada la luna, cuando Venus,
con el cutis de sal, abría en la arena
blancas pupilas de inocentes conchas.
La noche cobra sus precisas huellas
con chapines de fósforo y espuma.
Mientras yerto gigante sin latido
roza su tibia espalda sin venera.
El cielo exalta cicatriz borrosa,
al ver su carne convertida en carne
que participa de la estrella dura
y el molusco sin límite de miedo.
....................................
2 de marzo de 1926
читать дальшеНЕНАДЕЖНОЕ УЕДИНЕНИЕ
(Посвящается Гонгоре)
Ночь
Нежней бутона и слабее пульса —
миндалинкой, скользящей по запястью! —
на обреченном волоске висела
вся эта ночь, томя сердца и листья.
Оглушена широкошумным валом,
резвилась рыба на искристой кромке
слоновой кости, отливавшей сколом
точеного рожка на окоеме.
Когда кентавр отзывчивую заводь
окликнет песней о стреле и скачке,
вбирают волны, рассыпаясь нардом,
малейший отзвук беспредельной муки.
Качнется лира на незримой нити —
и разом рухнет равновесье ночи.
Прикрыл глаза матерый волк во мраке,
овечьей крови подарив отсрочку.
А в сырости плюща и гиацинтов,
с той стороны, выводит Филомела
плакучую попевку южной ночи
под переливы родниковой флейты.
И в темноте, грозящей отовсюду,
дрожа мольбою, долетает песней
тревожный выкрик с гибнущего судна.
........................................................
Роняли звезды ирисную пену
в тугую воду без единой складки.
И барабанным шелком пело море,
откликнувшись Фавонию и Тетис.
Кругля слова из хрусталя и бриза,
безгласным хором отвечали рыбы
в увенчанном цветами Академе
под гулким сводом закипавшей страсти.
И мостик перекинули дельфины
туда, где вал взвивался мотыльками, —
монистом слез на выточенных дюнах,
оборкой темнорукой кордильеры.
........................................................
Луна катилась льдинкой, а Венера,
еще в родильной соли, размыкала
лепные веки раковинных створок.
И в туфельку из фосфора и пены
летучий след потемки обували.
Гигантский плющ безжизненною плетью
ласкал ее мерцающее тело.
А небо розовело свежим шрамом
над этою преображенной плотью,
роднящейся с жестокою звездою
и беспредельным ужасом моллюска.
.........................................................
Насколько я знаю, раньше этот перевод нигде не публиковался. Публиковался перевод Натальи Ванханен — и то не в стихотворных сборниках, а в письмах. Лорка приводит это неоконченное стихотворение в письме Хорхе Гильену от 14 февраля 1927 года — года трехсотлетия смерти Гонгоры.
Я всё еще занят "Уединением", хотя начал его, как ты знаешь, давно. Хочу послать его на юбилей Гонгоры... если выйдет.
Вот, посмотри. И напиши, как это тебе.
ХРУПКОЕ УЕДИНЕНИЕ
Ночь
Ночь лепестков закрытых, тайных соков,
миндаль с незатверделой сердцевиной,
ночь, торопливо срезанная ветка,
твой поздний трепет в сердце и в листве.
Немая рыба в полноводье плеска
играет на мерцании и дрожи,
на костяном блестящем срезе рога,
что взят у подрастающей луны.
И если бы на отмели кентавры
запели песню тетивы и скачки,
то и тогда бы отозвались волны
зеленым всплеском грусти и жасмина.
На вымышленной плоскости наклонной
танцует Лира — белая недвижность
на неподвижном чертеже небес.
Вот, замедляя бег овечьей крови,
глаза волков смыкаются во мраке,
напротив — запевает Филомела
среди росы вьюнков и первоцветов,
и жалоба парит в тумане юга
над неумолчной флейтой родника.
И даже крики гибнущих в пучине,
там, в самом сердце ужаса ночного,
на берегу звучат далекой песней.
Вот такой отрывок. Надо его еще довести. А может, швырнуть в корзину. Поди пойми — что надо.
<..................>
Вот посмотри еще:
Сто звезд раскрылось сотней пенных лилий
в безветрии разгладившейся зыби.
Пока Фавоний вторит песне Тетис,
на пяльцах отливает шелк залива.
Стеклянные слова ночного ветра
немые рыбы кругло произносят.
Вдоль галереи ирисов волнистых
скользят дельфины — будто мост упругий
из тел живых по-варварски построен,
а брызги-мотыльки над ними вьются
и слезные швыряют ожерелья
безруким скалам на песок крупчатый.
А начинается так:
И стынет лунный диск, когда Венера
приоткрывает на соленом склоне
незрячие глаза слепых жемчужниц.
И копит ночь следы ее сандалий,
подернутые блестками и пеной,
покуда обессилевшее море
зализывает шрам полуразмытый,
а небо наблюдает изумленно
преображенье двойственное плоти
в застывшее ядро звезды над морем
и в мидию без раковины страха.
А все-таки что-то есть в этом намеке на миф о Венере. Какая-то суть схвачена, потому мне и нравится.
Напиши мне, как тебе эта поэма. И поскорее! Я много работаю, но, думаю, все равно мне ее не кончить. Наверно, вообще не стоило браться за это — все-таки известная дерзость. Не знаю.
Можно посравнивать удачи и неудачи того и другого перевода, но мне всё же больше нравится ванханеновский. Конечно, здесь еще дело привычки, однако всё-таки...)
SOLEDAD INSEGURA
(En honor a Góngora)
Noche
Noche de flor cerrada y vena oculta,
—almendra sin cuajar de verde tacto—,
noche cortada demasiado pronto,
agitaba las hojas y las almas.
Pez mudo por el agua de ancho ruido,
lascivo se bañaba en el temblante,
luminoso marfil, recién cortado
al cuerno adolescente de la luna.
Y si el centauro canta en las orillas
deliciosa canción de trote y flecha,
ondas recojan glaucas sus acentos
con un dolor sin límite, de nardos.
Lyra bailaba en la fingida curva,
blanco inmóvil de inmóvil geometría.
Ojos de lobo duermen en la sombra
dimitiendo la sangre de la oveja.
En lado opuesto, Filomela canta,
humedades de yedras y jacintos,
con una queja en vilo se Sur loco,
sobre la flauta fija de la fuente.
Mientras en medio del horror oscuro,
mintiendo canto y esperando miedo,
voz inquieta de naufrago sonaba.
....................................
Lirios de espuma cien y cien estrellas
bajaron a la ausencia de las ondas.
Seda en tambor, el mar queda tirante,
mientras Favonio suena y Tetis canta.
Palabras de cristal y brisa oscura,
redondas sí, los peces mudos hablan.
Academia en el claustro de los iris
bajo el éxtasis denso y penetrable.
Llega bárbaro puente de delfines
donde el agua se vuelve mariposas,
collar de llanto en las arenas finas,
volante a la sin brazos cordillera.
....................................
Rueda helada la luna, cuando Venus,
con el cutis de sal, abría en la arena
blancas pupilas de inocentes conchas.
La noche cobra sus precisas huellas
con chapines de fósforo y espuma.
Mientras yerto gigante sin latido
roza su tibia espalda sin venera.
El cielo exalta cicatriz borrosa,
al ver su carne convertida en carne
que participa de la estrella dura
y el molusco sin límite de miedo.
....................................
2 de marzo de 1926
@темы: переводы
-
-
19.09.2016 в 17:38-
-
26.09.2016 в 23:48Ну, тут раковина может символически выражать границы, то, за что моллюск не может выйти. А оригинал можно прочитать двояко: sin limite можно отнести как к моллюску, так и к ужасу. Наверное, один из переводчиков понял так, другой — по-другому.
-
-
27.09.2016 в 21:55-
-
27.09.2016 в 22:19