...Я стою
За городом, в проклятой венте...

А вот Venta de Aires, что за городом Толедо, в его окрестностях, — совсем даже не проклятая. Наоборот. Эта замечательная харчевня поместила на своем сайте очень интересный материал. В котором рассказывается о том, как 15 февраля 1936 г. в ней, в этой самой Venta de Aires, Лорка встречался с известным перуанским политиком, дипломатом, писателем, университетским преподавателем Виктором Андресом Белаунде (Víctor Andrés Belaúnde). Белаунде там был не один, а с дочерьми, Софией и Мерседес. Сын Мерседес и рассказывает об этой встрече. И показывает на этом сайте неизвестный ранее (до 2010-го то бишь года) снимок и столь же неизвестный рисунок. Вернее, еще одну вариацию фирменной лоркианской подписи.

Вот такую.

Подобных подписей существует несколько, но эта немедленно стала у меня любимой.) За вот ту, в уголку... ну пусть это будет заводь. Лорка любил это слово. "Заводи" (Remansos) — так называется цикл из четырех стихотворений, который открывает книгу "Первые песни". А тут, на рисунке, в заводи отражается месяц. И камыши растут вокруг.

Нарисовал всё это Л. в альбоме Мерседес. На снимке она вторая справа, между отцом и Лоркой. Какое солнце было в тот день в Толедо! Солнце последней весны.



(Отсюда.)

@темы: фото, ссылки, рисунки

---

19 августа 1936

(Уже писала это несколько лет назад — но повторю, вроде как заклинание, что ли.)

Когда вернешься снова? Через тысячу лет, как обещал? Какое из наших наречий выберешь для себя тогда? На улицах каких городов можно будет тебя встретить? И если кто-нибудь окликнет тебя твоим настоящим, твоим вечным именем, — ты обернешься, фракиец?

@темы: la muerte

---

Вот здесь,

на карте,

хорошо видна и Рейноса, где в августе 1937-го находилась батарея под командованием лейтенанта-артиллериста Рафаэля Родригеса Рапуна, и дорога, по которой 10 августа, после боя, он и его солдаты отправились, чтобы найти новое место дислокации. Они добрались до городка с пышным названием Барсена-де-Пье-де-Конча, где их и застиг налёт итальянской авиации.

Не знаю точно, итальянский ли самолет.

На карте видна дорога и дальше на север, в Сантандер, куда привезли смертельно раненного Рапуна. Там, в госпитале, он и умер — от множественных осколочных ранений — ровно 75 лет назад, 18 августа 1937 года. Там и похоронен.

А 26 августа в Сантандер, столицу Кантабрии, вошли итальянские войска.

Пленные республиканцы в Сантандере. Останься Рапун в живых — был бы среди них.

Перед порогом, хоть его уж нету,
кладу я сердце, хоть его уж нету...

Порога действительно нету: дом Родригеса Рапуна в Мадриде был разрушен во время бомбежки.
Не осталось практически ничего: несколько (совсем мало) снимков да несколько (совсем мало) записанных воспоминаний друзей.

И еще вот это.

x x x

О, шепоток любви глухой и темной!
Безрунный плач овечий, соль на раны,
река без моря, башня без охраны,
гонимый голос, вьюгой заметенный!

О, контур ночи четкий и бездонный,
тоска, вершиной вросшая в туманы,
затихший мир, заглохший мак дурманный,
забредший в сердце сирый пес бездомный!

Уйди с дороги, стужи голос жгучий,
не заводи на пустошь вековую,
где в мертвый прах бесплодно плачут тучи!

Не кутай снегом голову живую,
сними мой траур, сжалься и не мучай!
Я только жизнь: люблю - и существую!


x x x

Все выплакать с единственной мольбою —
люби меня и, слез не отирая,
оплачь во тьме, заполненной до края
ножами, соловьями и тобою.

И пусть на сад мой, отданный разбою,
не глянет ни одна душа чужая.
Мне только бы дождаться урожая,
взращенного терпением и болью.

Любовь моя, люби! — да не развяжешь
вовек ты жгучий узел этой жажды
под ветхим солнцем в небе опустелом!

А все, в чем ты любви моей откажешь,
присвоит смерть, которая однажды
сочтется с содрогающимся телом.


x x x

В том городе, что вытесали воды
у хвойных гор, тебе не до разлуки?
Повсюду сны, ступени, акведуки
и траур стен в ожогах непогоды?

Все не смывает лунные разводы
хрустальный щебет хукарской излуки?
И лишь терновник ловит твои руки,
ревниво пряча свергнутые своды?

Не вспоминалась тень моя дорогам
в затихший мир, который, как изгоя,
томит змею, крадущуюся логом?

И не расцвел ли в воздухе нагорья
тебе из сердца посланный залогом
бессмертник моей радости и горя?


x x x

Любовь до боли, смерть моя живая,
жду весточки — и дни подобны годам.
Забыв себя, стою под небосводом,
забыть тебя пугаясь и желая.

Ветра и камни вечны. Мостовая
бесчувственна к восходам и заходам:
И не пьянит луна морозным медом
глубин души, где темень гробовая.

Но за тебя шел бой когтей и лилий,
звериных смут и неги голубиной,
я выстрадал тебя, и вскрыты жилы.

Так хоть бы письма бред мой утолили,
или верни меня в мои глубины
к потемкам, беспросветным до могилы!

x x x

Турийский голубь с нежными зрачками
к тебе летит посланицем белоперым,
как дым костра, сгорая на котором
я заклинаю медленное пламя.

Пуховый снег над жаркими крылами,
вскипая, словно пена по озерам,
жемчужно стынет инистым узором
в саду, где наши губы отпылали.

Погладь рукою перышко любое -
и снежная мелодия крылато
весь мир запорошит перед тобою.

Так сердце от заката до заката
боится, окольцовано любовью,
не вымолить тебя, моя утрата.


x x x

Я прянул к телефону, словно к манне
небесной среди мертвенного зноя.
Пески дышали южною весною,
цвел папоротник в северном тумане.

Откуда-то из темной глухомани
запела даль рассветною сосною,
и как венок надежды надо мною
плыл голос твой, вибрируя в мембране.

Далекий голос, нежный и неверный,
затерянный, затихший дрожью в теле.
Такой далекий, словно из-за гроба.

Затерянный, как раненая серна.
Затихший, как рыдание в метели.
И каждой жилке внятный до озноба!

x x x

Гирлянду роз! Быстрей! Я умираю.
Сплетай и пой! Сплетай и плачь над нею!
Январь мой ночь от ночи холоднее,
и нет потемкам ни конца ни краю.

Где звездами цветет земля сырая
между твоей любовью и моею,
там первоцветы плачутся кипрею
и круглый год горят, не отгорая.

Топчи мой луг, плыви моей излукой
и свежей раны впитывай цветенье.
В медовых бедрах кровь мою баюкай.

Но торопись! В неистовом сплетенье
да изойдем надеждою и мукой!
И времени достанутся лишь тени.


x x x

Мы вплыли в ночь - и снова ни уступки,
ответный смех отчаянье встречало.
Твое презренье было величаво,
моя обида - немощней голубки.

Мы выплыли, вдвоем в одной скорлупке.
Прощался с далью плач твой у причала,
И боль моя тебя не облегчала,
комочек сердца, жалостный и хрупкий.

Рассвет соединил нас, и с разгону
нас обдало студеной кровью талой,
разлитой по ночному небосклону.

И солнце ослепительное встало,
и снова жизнь коралловую крону
над мертвым моим сердцем распластала.


x x x

Вся мощь огня, бесчувственного к стонам,
весь белый свет, одетый серой тенью,
тоска по небу, миру и мгновенью
и новый вал ударом многотонным.

Кровавый плач срывающимся тоном,
рука на струнах белого каленья
и одержимость, но без ослепленья,
и сердце в дар — на гнезда скорпионам.

Таков венец любви в жилище смуты,
где снишься наяву бессонной ранью
и сочтены последние минуты,

и несмотря на все мои старанья
ты вновь меня ведешь в поля цикуты
крутой дорогой горького познанья.


x x x

Мне страшно не вернуться к чудоцветам,
твоим глазам живого изваянья.
Мне страшно вспоминать перед рассветом,
как на щеке цвело твое дыханье.

Мне горько, что безлиственным скелетом,
засохший ствол, истлею в ожиданье,
неутоленным и неотогретым
похоронив червивое страданье.

И если ты мой клад, заклятый роком,
мой тяжкий крест, которого не сдвину,
и если я лишь пес, бегущий рядом, -

не отбирай добытого по крохам
и дай мне замести твою стремнину
своим самозабвенным листопадом.


x x x

Ты знать не можешь, как тебя люблю я, —
ты спишь во мне, спокойно и устало.
Среди змеиных отзвуков металла
тебя я прячу, плача и целуя.

Тела и звезды грудь мою живую
томили предрешенностью финала,
и злоба твои крылья запятнала,
оставив грязь, как метку ножевую.

А по садам орда людей и ружей,
суля разлуку, скачет к изголовью,
зеленогривы огненные кони.

Не просыпайся, жизнь моя, и слушай,
какие скрипки плещут моей кровью!
Далек рассвет и нет конца погоне!

(Перевод А. Гелескула)

У Рафаэля в этом году двойной юбилей: 75 лет со дня смерти и 100 лет со дня рождения. Он июньский, как Лорка, и это почему-то дополнительно трогает.

Мадрид, 1935.

@темы: фото, in memoriam, стихи, RRR

---

Чрезвычайно веселит меня та скорость, с которой Руис Алонсо после смерти Франко метнулся в американское посольство. Его Превосходительство навсегда закрыл свои глазоньки 20 ноября, а 14 декабря у Алонсо уж были готовы документы на выезд. А 7 января он уже и отбыл — в Лос-Анджелес, к младшей дочке. А то в Мадриде, у старшей дочки, стало как-то... неуютновато. Как-то старался поменьше всё-таки выходить на улицу. И просил, чтоб ему купили немецкую овчарку.

Овчарка развлекает меня дополнительно.

(Про нее и про всё прочее вот, например, тут.)

Справка.)

Рамон Руис Алонсо — автор доноса, ставшего поводом для ареста и убийства Лорки.

@темы: ссылки, la muerte

---

Teresita.

Позапрошлогодний снимок: донья Тереса с родными на празднике в ее честь — в честь вручения ей ордена Изабеллы Католической.

А тут с испанским послом (живет она в Америке).

Здесь ей 87.

Фантастическое наше время — эти годы, когда доживают последние. Самые уж последние. Еще несколько лет — и не останется никого.

Здесь хочется некую цитату из Борхеса, но не буду.

@темы: друзья

---

"Времени не будет помириться..."

На "правый" — "левый" рассчитайсь.

Дали — правый. Рапун — левый. Эмилио Прадос — левый. Фернандес Альмагро — правый. Аладрен — правый. Сернуда — левый. Альтолагирре — левый. Росалес — правый. Хуан Рамирес де Лукас — правый. Ксиргу — левая. Надаль — левый. Антонио Гальего Бурин — правый...

Так и далее, так и далее.

@темы: политическое, друзья

---

Интервью с Аладреном в газете Unidad, 28 декабря 1936.

Аладрен полон энтузиазма, планов и веры в национал-синдикалистское искусство.) El “Nacionalsindicalismo” descubrira de nuevo -¡Gracias a Dios!- que el arte se ha hecho para todo el mundo”. — Национал-синдикализм заново открыл, что искусство — благодарение Богу! — создано для всех.

Emilio Aladrén calla. Y su silencio es como un disfraz... ...y tu máscara pura de otro signo.

Allí, león, allí furia del cielo... Там, львеныш мой, там, райское исчадье, пастись ты будешь на моих щеках, там, синий коник моего безумья... Allí, caballo azul de mi locura...
Полночный плач и чистая тряпица, с висков у мертвых снятая луной.

@темы: фото, ссылки, Аладрен

---

Чистую правду поют! Именно что в почете образование! Именно все родители хотят! Вот и дон Федерико Гарсиа Родригес потребовал от дона Федерико Гарсиа Лорки, чтоб тот непременно получил диплом. "Сам понимаешь, душа моя, — писал Ф. Гарсиа Лорка одному из друзей, Антонио Гальего Бурину, — есть и у отца резон, да и стар он, и раз ему хочется, чтоб я обзавелся диломом — обзаведусь". И обзавелся, окончив гранадский университет. А потом еще в одном университете поучился... А потом еще в одном...

Но что дон Федерико-старший хотел видеть образованными людьми своих сыновей — это не диво. Диво по тем временам, что он хотел того же и для дочерей. "Наша сестра Исабель ... готовилась к экзаменам на бакалавра", — вспоминает Франсиско. И отмечает, что тогда в Гранаде это было чем-то исключительным для девочки "из общества".

Ну, собственно, все они и сами были чем-то исключительным.

@темы: музыка, семья

---

"Федерико, я тебя жду каждый день..."

Вот какой хороший адрес: "Сеньору дону Федерико Гарсиа Лорке (поэту), Асера дель Касино, Гранада". Очень правильно, я считаю. И совершенно не обязательно номер дома (31) указывать, совершенно. Лишнее это. Главное — вот так вот старательно, в скобочках, написать "poeta". Потому что это главное. А то какой-то номер. Глупости какие.

@темы: фсякое смешное, Дали

---

...а еще у меня в запасе есть такая тоска обрывок стишка.

То вязким ужасом, то шелестом чуть слышным,
то зверем раненым, то серою стеной...
А чаще — простенько и без претензий лишних —
тик-так привычное...
Старательной луной,
поизносившейся за пятьдесят два года
(а впрочем — ничего), озарена
вся окружающая нас природа.
К примеру, нам отчетливо видна
вот эта улица. С натугой ржавый ветер
поскрипывает в кронах тополей,
по старой памяти растущих. Звезды светят,
но, знаешь, всё тусклее и тусклей...

Тогда было 52. А сейчас уж вон 76 скоро. Как оно, тик-так привычное, летит, однако. И совершенно этого лёта не замечаешь, главное дело.

@темы: стишок

---

Письмо из Аргентины, декабрь 33-го: ...las derechas no pueden de ninguna manera asaltar a España.

Да-да, конечно. Правые в Испании нипочем не могут — asaltar это и "атаковать", и (кажется, употребляется в этом значении) "овладеть", "захватить". Ну в общем, ничего правые в Испании не смогут, ага.

@темы: политическое, письма

---

Понравилась обложка.

@темы: картинки, театр

---

Поменяла дизайн, поставила свой. Бабочки были еще туда-сюда, но вот шрифт там совершенно нечитаемый — мелкий и с фоном сливается.

Пусть будет вот так.

---

Оцифрованы фрагменты записи "Кровавой свадьбы" — аргентинской постановки с Лолой Мембривес (июль 1933-го).

@темы: театр, новости

---

Ксиргу.

Чудесная башмачница (премьера — 24 декабря 1930.)




Йерма (премьера — 29 декабря 1934.)

Сайт, где много чего про нее есть.

@темы: фото, ссылки, театр, друзья

---

Альгамбра, Львиный дворик.

Кто-то где-то (совершенно не помню кто и где) на вопрос о том, как же, мол, могли арабы изваять этих львов — при исламском запрете на изображение живых существ, — ответил: "Да разве ж это львы?") Ну то есть они на настоящих-то львов и не похожи.

А и правда ведь. Таких-то львов, наверное, можно было ваять, ничего.)

@темы: Гранада, фото, Al-Andalus

---

Ну вот, на новом месте.

Дизайн взяла готовый: свой фон что-то никак установить не могу. Ну и ладно, пусть будет такой, в мелкую бабочку. Бабочка — животное весьма лоркианское.

Еще одно лоркианское животное — улитку — рисовали недавно испанские детишки. И писали на ней, соответственно, маленькое стихотворение про нее же. Улитка имеется двух видов: зеленая в пейзаже и красная просто так, сама по себе.

Зелененькая.

Красная.

Ну что ж, что ж. Я считаю, что начало дневнику положено вполне достойное.

@темы: картинки, стихи